Форпост Православия

В летописи Русской Православной Церкви времен Великой Отечественной Войны «житийная страница» Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря стоит особняком. Страница эта драматична, трагична и не до конца еще исследована. Подвизаясь до августа 1944 года на оккупированной территории, монахи обители во главе со своим наместником, игуменом Павлом (Горшковым), и под архипастырским водительством митрополита Виленского и всей Прибалтики Сергия (Воскресенского) став частью Псковской православной миссии, сумели сохранить древний монастырь и саму веру Православную, умножив и укрепив ее в окружающей пастве. При этом обитель помогала советским военнопленным, укрывала у себя наших разведчиков. Что не помешало НКВД после войны репрессировать ее настоятеля.

Псково-Печерский монастырь – единственный в России, никогда не закрывавшийся со времени своего основания в 1473 году. После революции он вместе с городом Печоры оказался на территории нового государства-лимитрофа – Эстонии. К началу 1939 г. в СССР не осталось ни одного действующего монастыря, однако после присоединения Восточной Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Бессарабии их стало сразу 46. Среди них была и Псково-Печерская обитель. Что с ними делать советская власть поначалу не знала. Скорее всего их постепенно бы закрыли, как и другие – к древнему Печерскому монастырю безбожники уже подбирались. Однако вскоре немцы, нарушив договор о ненападении, начали операцию «Барбаросса», и уже 5 июля 1941 г. части Вермахта вошли в Печоры.

У монастыря, в котором оставалось с десяток престарелых монахов, началась совершенно особая жизнь в составе Псковской православной миссии, созданной при содействии немецкой администрации. Что после окончания войны дало повод для злобной клеветы на православное духовенство на оккупированных территориях и, в частности, на Печерскую обитель, якобы активно сотрудничавшую с гитлеровцами. Эта ложь тиражировалась много лет в различных советских публикациях. И лишь в последние тридцать лет стали появляться серьезные исследования, опровергающие поклеп. Среди них стоит отметить труды псковского историка К.П. Обозного[i], книги о. Андрея Голикова и историка С.В. Фомина «Кровью убеленные»[ii] и М.В. Шкаровского «Церковь зовет к защите Родины»[iii], а также отдельный выпуск Санкт-Петербургских епархиальных ведомостей, посвященный этой теме[iv].

 

В 1941–1944 годах, на оккупированных нацистами территориях Северо-Запада России и Прибалтики, действовала Псковская православная миссия — уникальное церковное движение, возродившее духовную жизнь в разорённом советскими гонениями крае. К моменту прихода немцев в регионе практически не осталось действующих церквей. Последний храм в самом Пскове был закрыт весной 1941 года.

Инициатором создания миссии стал митрополит Сергий (Воскресенский), сохранивший единство прибалтийских епархий с Русской Церковью, несмотря на давление оккупантов. Основу миссии составили русские священники-эмигранты, в основном из Латвии и Эстонии. За неполных три года их усилиями было открыто от 200 до 300 храмов. Люди массово восстанавливали поруганные святыни, а церковные службы собирали тысячи верующих.

Деятельность миссии не ограничивалась богослужениями. Священники организовывали приюты для сирот, поддерживали военнопленных, вели катехизаторскую работу. Несмотря на пропагандистское использование миссии немцами, многие священники молились за победу русского оружия.

После войны многие участники миссии были репрессированы как «коллаборационисты», хотя их истинной целью было служение народу и Церкви. Псковская православная миссия — пример мужества и веры в условиях катастрофы, а её история — важная страница в летописи Русской Церкви XX века. Как отмечают исследователи, это возрождение стало «вторым крещением» для региона, пережившего духовное опустошение.

 

Положение монастыря было непростым. Накануне войны, 12 мая 1941 года, автономная Православная Церковь Эстонии, бывшая в юрисдикции Константинополя, присоединилась к Русской Православной Церкви Московского Патриархата. Ранее, в феврале того же года, был образован Прибалтийский экзархат, главой которого назначили митрополита Сергия (Воскресенского). Перед приходом немцев в Прибалтику, владыка не эвакуировался с советскими учреждениями: как считают исследователи, по согласию или даже прямому заданию НКВД. И начал сложную «двойную игру» с оккупационной властью. Псково-Печерская обитель в это время оставалась также в двойном подчинении: Таллинскому митрополиту восстановленной ЭАПЦ Александру (Паулусу) и митрополиту Сергию (Воскресенскому).

Когда немецкий гарнизон разместился в Печорах, настоятель местного эстонского православного прихода о. Петр Пякхель, заручившись поддержкой новых властей, назначил себя «благочинным Печорского округа» и даже настоятелем Свято-Успенского монастыря. Он потребовал от местного священства прекратить поминовение экзарха и возносить только имя митрополита Таллинского Александра (Паулуса) с титулом «всея Эстонии». Однако митрополит Сергий переиграл эстонских «собратьев», воодушевленных победным шествием Третьего Рейха. Он сумел остаться в глазах немецкой администрации «главным православным владыкой» края и утвердил своим указом в качестве настоятеля Успенской обители иеромонаха Павла (Горшкова), возведя его прежде в сан игумена. Прежний настоятель – архимандрит Парфений (Шатинин) – ушел на покой по старости.

 

 

Пресловутая «игра» с гитлеровскими структурами давалась владыке Сергию нелегко. С одной стороны, он опубликовал несколько воззваний против «безбожных большевиков» и Сталина, в которых содержались и упреки патриаршему местоблюстителю Сергию (Страгородскому) за сотрудничество с коммунистами. С другой, продолжал оставаться в каноническом подчинении Московскому Патриархату, поминая на богослужении вл. Сергия. Он же стал фактическим инициатором и духовным «двигателем» Псковской православной миссии. При этом многие прибалты писали на него доносы немецкой администрации, называя «чекистом», «сталинцем» и призывая немедленно арестовать. Однако выдающиеся интеллектуальные и ораторские способности владыки позволяли до поры нивелировать эти нападки. В храмах экзархата по его негласному распоряжению ни один русский священник не молился за победу германского оружия, как того все более настойчиво требовали от экзарха работавшие с ним представители «Группы религиозной политики» Рейхсминистерства восточных территорий (RMO).

Здесь требуется некоторое пояснение. Первые три года войны немцы пытались активно играть «русским православным фактором» в своих политических целях, благожелательно смотрели на открытие православных храмов и создание общин, хотя прямо и не содействовали этому. Не забывая, однако, приписывать «Великой Германии» возрождение христианской жизни на землях, «освобожденных от еврейско-большевистского ига». Разумеется, нацистское руководство не испытывало ни малейшей симпатии ни к христианству в целом, ни к русскому Православию в частности. Опубликованные после войны документы свидетельствуют: большая часть открытых церквей подлежала закрытию по окончанию «русской кампании».

 

Оперативный приказ № 10 Главного управления безопасности рейха гласил:

«…с германской стороны не должно явным образом оказываться содействие церковной жизни, устраиваться богослужения или проводиться массовые крещения. О воссоздании прежней Патриаршей Русской Церкви не может быть и речи. Особенно следует следить за тем, чтобы не состоялось прежде всего никакого организационно оформленного слияния находящихся в стадии формирования церковных православных кругов. Расщепление на отдельные церковные группы, наоборот, желательно»[v].

Шеф RMO Альфред Розенберг писал:

«Христианский крест должен быть изгнан из всех церквей, соборов и часовен, и заменен единственным символом — свастикой»[vi].

 

При этом среди немецких структур существовало определенное противоборство по «русскому православному вопросу» – некоторые нацистские бонзы были против «заигрывания с русскими попами». Особенно эта дискуссия усилилась после того, как Сталин, сделав правильные политические выводы, распорядился прекратить агрессивную борьбу с Церковью, и на территории СССР начали открываться закрытые храмы, а в 1943-м был избран Патриарх.

Тем не менее Псковская православная миссия продолжала успешно действовать. Настолько успешно, что начала раздражать оккупантов. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в своей книге «Православие в Эстонии» писал: «Необходимость Псковской миссии была очевидной. К началу Великой Отечественной войны на всей территории Псковской области действовали только два храма — в Пскове и Гдове (...). Повсеместно открывались новые и, где возможно, восстанавливались сохранившиеся храмы. К исповеди и Святому Причастию приступали тысячи людей, крестили детей. Создавались катехизаторские курсы для взрослых, во всех школах преподавали Закон Божий»[vii].

Кстати, одним из окормлявших свою паству на оккупированной территории был отец покойного Патриарха – священник Михаил Ридигер. За три года работы миссии было создано более 200 приходов, зарегистрировано 175 священнослужителей. В 1942 г. в Риге митрополит Сергий рукоположил в сан диакона и затем священника будущего великого нашего старца Николая Гурьянова.

 

 

Миссией была возобновлена традиция крестных ходов, в которых участвовало духовенство, певчие и народ. Важно подчеркнуть, что деятельность Псковской миссии осуществлялась исключительно на народные пожертвования. О религиозном подъеме в простом народе свидетельствует архимандрит Кирилл (Начис), тогда – псаломщик в Псковской миссии: «Народ жаждал молиться, жаждал покаяния. И стали молиться... Верующих, церковных людей не так много оставалось, молодежи тоже немного было – шла война. И храмы были переполнены народом: слезы, молитвы, плач. Так проходили службы. За богослужениями в храме молились истово. Требы все тоже служились в храме...»[viii].

При этом немцы воспринимались большинством как миссионеров, так и прихожан не как «благодетели-освободители», а как безусловное, но временное зло. Хотя на первых порах иные верили, что гитлеровцы зло меньшее, чем большевики. Но эти иллюзии вскоре рассеялись. Священники Миссии, начиная с митрополита Сергия, не переставали говорить в своих проповедях о противостоявших иноземным захватчикам священных героях русской земли: князьях Александре Невском и Димитрии Донском, гражданине Минине и князе Пожарском. В церквях продолжали молиться о «победе православных христиан на сопротивныя». Некоторые тайно помогали партизанам. Хотя другие партизаны об этом часто не знали. Активный деятель Псковской православной миссии благочинный Островского округа (после войны клирик Православной Церкви в Америке) протоиерей Алексий Ионов писал в воспоминаниях: «Лучшее время моего пастырства – время, проведенное в Псковской Миссии, хотя внешне оно протекало в самой суровой обстановке. Кругом партизаны. Встреча с ними – конец. Им не втолкуешь, что мы проповедуем Христа Распятого. Мы на этой стороне – значит, враги... Людей, исколотых штыками партизан, мы хоронили неоднократно...»[ix]. При этом тот же отец Алексий с гневом повествует о том, как эсэсовцы сожгли на Псковщине целую семью за сопротивление дочерей их домогательствам.

Воспоминания прот. Алексия Ионова легли в основу романа Александра Сегеня «Поп» и одноименного фильма Владимира Хотиненко.

 

Роман Александра Сегеня «Поп» (2006) и его экранизация режиссёра Владимира Хотиненко (2009) стали значимыми событиями в культурной и духовной жизни России. Книга, написанная по благословению патриарха Алексия II, получила широкое признание: она выдержала несколько переизданий, а в 2009 году была удостоена премии Издательского Совета Московской Патриархии «Просвещение через книгу». Позже, в 2015 году, Александр Сегень был награждён Патриаршей литературной премией за вклад в развитие русской литературы, во многом благодаря этому произведению.

Фильм «Поп», несмотря на скромные кассовые сборы (1,7 млн долларов при бюджете 6,8 млн), вызвал активное обсуждение и был отмечен наградами. Он получил гран-при кинофестиваля «Золотой витязь» (2011) за сценарий, а также Всероссийскую историко-литературную премию «Александр Невский». Патриарх Московский и всея Руси Кирилл назвал картину «важным и правдивым словом о жизни Церкви в военные годы».

Критики отмечали, что и книга, и фильм, несмотря на спорные исторические трактовки, помогли привлечь внимание к малоизученной теме Псковской миссии. Роман стал бестселлером в православной среде, а фильм, благодаря игре Сергея Маковецкого, получил признание даже у светской аудитории.

 

С большой помпой была обставлена передача немцами чудотворной Тихвинской иконы Божией Матери. По немецкой версии икона была спасена из горевшего храма в Тихвине при участии солдат вермахта и передана начальнику Псковской православной духовной миссии протоиерею Кириллу Зайцу при большом скоплении народа. На самом деле ведомство Розенберга, осуществив этот пропагандистский ход, не думало возвращать святыню Русской Церкви. Образ хранился в военной комендатуре, в запертом стеклянном ящике, откуда его доставляли по воскресеньям на службу в Троицкий собор, а затем забирали обратно. При отступлении в 1944-м, немцы Тихвинскую икону увезли с собой, а в самом Тихвинском монастыре разрушили три храма и другие постройки, которые использовали как пыточные застенки. Множество ограбленных, оскверненных, сожженных храмов; священников, убитых отступавшими гитлеровцами, красноречиво говорит об их истинном отношении к Русскому Православию.

 

 

Что же в это время делалось в Псково-Печерской обители? Если кратко: монахи продолжали служить Богу, молясь за Родину и помогая военнопленным и обездоленным.

Жительница Печор Елена Викторовна Ринусова после войны вспоминала: «Достаточно хорошо помню Горшкова Петра Михайловича. Монастырь занимался благотворительной работой, причем большая заслуга в этом и самого П.М. Горшкова. Так, через прихожан, монастырь собирал продовольствие (а деревни вокруг города не были разорены, и люди жили достаточно хорошо и могли выделить что-то из продуктов) и передавал его в больницы, лагеря. В частности, около города, где сейчас находится микрорайон «Майский», был лагерь военнопленных, и часть продуктов отвозилась туда»[x].

Другой печорец Г.А. Печников свидетельствовал о настоятеле обители о. Павле (Горшкове): «Я сам лично был однажды в церкви на его проповеди и хочу сказать, что его проповедь была патриотичной. Он говорил, что для нашего народа настали трудные времена, что надо все вытерпеть, что обязательно настанут лучшие дни и т.п.»[xi].

А вот несколько документальных свидетельств о той милосердной работе, которую проводил игумен Павел и братия Псково-Печерского монастыря во время войны. Это письмо-мольба из псковской богадельни:

 

Вх. № 112. 19.VIII. 41г.

Отец Павел! Умоляю Вас, посетите богадельню, окажите милосердие несчастным никому не нужным людям. Ведь подумайте, от голода один выбросился из окна, вчера умер, а другие просят отравить их.

Очень надеюсь, что Вы не откажите в моей просьбе.

София Дмитриевна Петрова из г. Пскова. Богадельня в Завеличье»[xii].

 

Получив этот крик о помощи, отец Павел – тогда еще помощник настоятеля – после Литургии с амвона призвал прихожан к сбору продуктов для больных, престарелых и военнопленных. Вскоре собраны несколько продуктовых возов.

 

Вот следующий документ из монастырского архива:

 

«№ 139 23.VIII.41г.

Удостоверение

в том, что из Печерскаго монастыря во г. Псков голодающим посылаются сто одиннадцать (111) пудов на 4-х подводах а именно: хлеба 12-ть мешков — 25 пуд., 7 мешков муки ржаной — 25 пудов, 1 мешок муки белой 1 пуд., крупы 3 мешка — 3 пуда, сухарей 5 меш. — 6 пуд., 4 мешка и корзина овощей — 8 пуд., 12-ть меш. картофеля — 43 пуд., 197 яиц, 5 кило мяса.

Помощник Настоятеля Иеромонах Павел Горшков (…)[xiii]

 

А вот благодарственное письмо из лагпункта:

 

«Вх. №119 от 26.VIII.41г.

Больные военнопленные и персонал госпиталя лагерного пункта №134 в г. Пскове выносят глубокую благодарность за присланные продукты — муку, яйца и другое пожертвованное Вами для русских раненых военнопленных. По поручению больных подписывается врач Арко А., кладовщик Арко Р.»[xiv].

 

Отчетов о таких «посылках» и ответных благодарностей в архиве монастыря немало. Настоятель и братия продолжала заниматься такой деятельностью всю войну, хотя уже с начала 1943 года делать это становилось все сложнее.

В Псковской миссии монастырь участвовал в меру своих сил. Немцы появлялись в нем нечасто и как «туристы», которых приходилось принимать почтительно. Правда еще в начале сентября 1941 г. в обитель пожаловал сам руководитель Группы религиозной политики RMO Карл Розенфельдер. Он пристально интересовался древними реликвиями монастыря, его библиотекой и архивом. Как показало дальнейшее – интерес был отнюдь не «гуманитарный».

 

Игумен Павел (в миру Пётр Михайлович Горшков, 1867–1950) посвятил всю свою жизнь служению Богу и людям. Постриг принял в 1888 году в Сергиевой Приморской пустыни под Санкт-Петербургом, где в течение 30 лет трудился над утверждением трезвого образа жизни, основав первую в России Трудовую школу трезвости с мастерскими и хозяйством.

После революции он продолжил своё служение в Эстонии, а с 1937 года — в Псково-Печерском монастыре, где в годы Великой Отечественной, будучи наместником, сумел сохранить обитель, её святыни и братство. Отец Павел организовывал помощь пленным, больным и престарелым, а также укрывал советских разведчиков в монастырских пещерах.

После войны 77-летнего старца осудили на 15 лет лагерей по ложному обвинению в коллаборационизме. Реабилитировали игумена Павла лишь в 1997 году. На суде он признал одну «вину»: «боролся с безбожием» — проповедовал в сотне деревень и школ, говоря о Христе как о Любви. «Если бы Красная Армия пришла с крестом, всё было бы иначе», — эти слова стали его духовным завещанием.

 

В монастыре открылась сперва эстонская, а затем русская школа. Дети посещали монастырские храмы, говели Великим постом на первой неделе и причащались Святых Христовых Тайн.

Игумен Павел посетил сто деревень и сто школ, произнося там прочувственные проповеди. Он признавался: «Мне было до слез больно, я боялся и считал, что детей без Бога оставить нельзя»[xv].

Но сохранились и иные свидетельства: отец Павел спас из фашистского лагеря больше десяти наших пленных. Он забрал их под тем предлогом, что ему в обитель нужны рабочие. Некоторое время в монастыре прятались трое солдат Красной Армии, сбежавших из лагеря военнопленных. В монастырь их привела помощница отца Павла Эльза Грюнверк. Документально подтверждено и другое «укрывательство», грозившее братии и наместнику Печерской обители смертью от гестаповцев. В 1984 г. архимандрит Нафанаил (Поспелов) проводил по монастырю экскурсию для работника Министерства связи СССР Сергея Яковлевича Новикова с супругой. Фронтовой разведчик во время войны, Новиков неожиданно поведал экскурсоводу свою историю из тех времен. В 1944 г., заканчивая операцию в немецкой прифронтовой полосе, он с отрядом разведчиков несколько дней скрывался в дальних пещерах монастыря. Хлеб и воду им приносил некий монах. На фотографиях военного времени, которые показал ему отец Нафанаил, Сергей Яковлевич сразу узнал этого чернеца – им оказался старец иеросхимонах Симеон (Желнин), прославленный сегодня в лике святых. Позже Новиков в письме подтвердил свой рассказ: «Факт оказания гостеприимства одним из служителей монастыря (как позже выяснилось отцом Симеоном, о чем он скрыл от других служителей) весной ли, летом 1944 г., имел место. Группа разведчиков, возвращаясь с задания, несколько дней скрывалась в пещерах монастыря, о чем я рассказал одному из служителей в период посещения Псково-Печерского монастыря в 1984 году»[xvi]. Безусловно об этих случаях не мог не знать настоятель монастыря. Вероятно, знал об этом и о многом другом и экзарх края – митрополит Сергий, игравший, как уже было сказано, особую роль «под немцами». С ведома начальника 4-го управления НКВД генерал-лейтенанта Павла Судоплатова и, скорее всего, патриаршего местоблюстителя, а затем Патриарха, Сергия (Страгородского). В конце концов осознало это и Гестапо.

 

 

Между тем тучи над Псковской миссией и над древней обителью сгущались. Советские войска подходили все ближе, и немецкое командование, понимая, что оккупация Псковщины подходит к концу, переставало играть в «православные игры». 28 апреля 1944 года автомобиль, в котором митрополит Сергий ехал из Вильнюса в Ригу на шоссе близ Ковно был изрешечен пулями. Стрелявшие были одеты в немецкую форму. Чисто формальное расследование тут же обвинило в гибели владыки партизан. Однако исследователи, копавшиеся в сохранившихся архивах RMO, уверены, что он был убит агентами Гестапо.

Ранее, 25 февраля 1944 года, в Псково-Печерскую обитель пришла директива гебитскомиссара Бекинга об упаковке наиболее ценных предметов монастырской ризницы для их последующей эвакуации. Якобы для сохранения от бомбежек в канцелярии экзархата в Риге. Настоятель монастыря некоторое время саботировал директиву немцев. Однако при авиаударе советских ВВС по Печорам 6 марта 1944 г. одна из бомб взорвалась рядом с Успенским собором в нескольких метрах от ризницы, «сделав воронку в аршин глубиной»[xvii]. После этого монахи стали паковать ценности. Игумен Павел очень переживал за судьбу ризницы и обращался в разные германские инстанции с наивной просьбой дать гарантии, что после изменения обстоятельств военного времени, она будет возвращена в монастырь. В одном из его писем он с горечью писал: «Не нахожу себе места и покоя ни днем, ни ночью. В ушах все время одни и те же слова: пять столетий хранила братия сокровища, а ты, Павел Горшков, позволил увезти их из монастыря».[xviii]

Впрочем, вскоре разговор пошел уже не о сокровищах, а о самой жизни обители и ее насельников. В ночь с 31 марта на 1 апреля того же года произошла еще одна сильная бомбежка города и монастыря. Чудесным заступлением Божией Матери, ни одна из бомб не попала в здания обители. При этом в городе было убито несколько человек, а в монастыре от осколка бомбы погиб схиепископ Макарий (Васильев).

 

 

Был созван монастырский совет: как быть дальше? Часть братии вместе с частью священства Миссии, опасаясь репрессий, хотели бежать от наступавшей Красной Армии в Эстонию, забрав монастырские святыни. Однако большинство монахов во главе с настоятелем обители, решили остаться в монастыре, предавшись воле Божией.

11 августа советские войска освободили Печоры. Монастырь приветствовал освободителей колокольным звоном и цветами. Поначалу все шло хорошо. Отца Павла пригласили для участия в митинге по случаю освобождения города. А тот, в свою очередь, по случаю престольного праздника Успения Божией Матери приглашает 1-го секретаря УКОМа партии Овсянникова в монастырь «на братскую трапезу». Одновременно, игумен Павел активно хлопочет о принятии Псково-Печерского монастыря в каноническое общение с Московской Патриархией.

 

 

Однако уже через два месяца любезности закончились. 17 октября 77-летнего отца Павла арестовывают по обвинению в «измене Родине». А вместе с ним еще трех монастырских работников. Сохранились протоколы допросов настоятеля: в первых из них отец Павел категорически отрицает «антисоветскую деятельность» и «сотрудничество с немцами», а в последующих «признается» и в «выдаче партизан», и в прямой «работе на Гестапо» – разве, что не в самоличных расстрелах. Вся последующая ложь о «предательской» роли Печерской обители во время войны основана именно на этих «признаниях», а также нескольких оговорах местных «свидетелей», запуганных НКВД. О том, что было между этими протоколами легко догадаться. Хотя бы потому, что после одного из 12-часовых (!) допросов, согласно материалам следственного дела, игумен Павел «находился на излечении в больнице внутренней тюрьмы УНКВД Ленинградской области». В итоге – приговор 15 лет лишения свободы и мученическая смерть 6 июля 1950 года в Сиблаге. Лишь 7 апреля 1997 г., в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, Псково-Печерский монастырь получил справку о реабилитации игумена Павла (Горшкова).

 

 

Разрушенная и разоренная древняя обитель трудом братии и заступничеством Царицы Небесной, восстала после войны из пепла. Благодаря Божией помощи, воле и таланту легендарного «великого наместника» и фронтовика, архимандрита Алипия (Воронова) монастырь удалось отстоять от закрытия в хрущевский период богоборчества. А в число братии обители вошло немало ветеранов Великой Отечественной войны, награжденных боевыми наградами.

Но самое, наверное, поразительное (не иначе как Свыше вдохновленное) свидетельство об истинной роли Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря во время той страшной и святой войны, вскоре после Победы, 5 июля 1945 года, оставила в монастырской книге почетных посетителей группа советских боевых офицеров:

 

«Отцу архимандриту Агафону!!!

Сердечное спасибо от группы офицеров РККА, посетивших Вашу обитель! Мы очень тронуты Вашей работой, работой церкви, направленной на обеспечение победы Русского оружия! Мы благодарим Вас за эту работу, за проявленный Вами патриотизм, за Вашу любовь к Русскому человеку и за всю Вашу хорошую жизнь и работу на пользу человечества.

С почтением и любовью лично к Вам и Вашим служителям — офицеры».

 

Пожалуй, к этому и добавить больше нечего.

 

Андрей Самохин, член Союза писателей России

 

Первая иллюстрация: RuED / CC BY-SA 3.0