Чудесное спасение города жизни

«Были ли ленинградцы героями? Не только ими: они были мучениками…»

Д.С. Лихачёв

 

К началу Великой Отечественной войны отношения между государством и религиозными организациями в СССР были далеки от нормальных — множество запретов опутывало церковь со всех сторон, а сотни священников томились в тюрьмах и лагерях. В одной из крупнейших епархий страны — Ленинградской, к 1941 г. службы велись лишь в шести православных храмах, были закрыты все монастыри и духовные учебные заведения, да и церковные расколы 1920-х гг. не были еще изжиты. Четыре из шести действующих храмов города на Неве относились к Московскому Патриархату: Николо-Богоявленский кафедральный и Князь-Владимирский соборы, Никольская Большеохтинская и Димитриевская Коломяжская церкви. В 1943 г. были открыты еще пять храмов — церковь во имя Иова Многострадального на Волковом кладбище, Спасо-Парголовская церковь, вернувшийся из обновленчества Спасо-Преображенский собор, Серафимовская церковь на Серафимовском кладбище и Князь-Владимирская церковь в Лисьем Носу. В Ленинграде находился и последний из т.н. «иосифлянских» храмов — церковь во имя Святой Живоначальной Троицы в Лесном, где служил иеромонах Павел (Лигор). Этот приход так же вернулся в патриаршую церковь к концу войны.

Штатных православных священнослужителей в Ленинграде не превышало 25 человек. Кроме того, в городе находилось около 30 приписных, заштатных и никому неизвестное количество тайных священников, монахов и монахинь. Среди страха, голода и страданий измученной паствы священники показывали примеры удивительной стойкости, христианского терпения и выдержки. Они поддерживали прихожан, не давая погаснуть надежде, что народ русский не победить, что их соборная молитва будет услышана Господом, а город Святого Апостола Петра и Святого благоверного Великого князя Александра Невского, город Иоанна Кронштадтского и Ксении Петербуржской не останется без Небесной защиты и выстоит. Именно вера являлась тем источником, откуда черпали силы защитники, труженики тыла и простые жители северной столицы. Создаваемые веками патриотические традиции Русского Православия оказались сильнее обид и предубеждений. Несмотря на духовную несвободу и гонения, верующие приняли самое активное участие в борьбе с агрессором.

Митрополит Алексий утром 22 июня, в Неделю Всех Русских Святых, служил литургию в Князь-Владимирском соборе, но о начале войны он узнал, лишь вернувшись в свою квартиру после службы, и уже на Литургии 23 июня он с амвона кафедрального Николо-Богоявленского морского собора объявил о начале сбора во всех приходах Ленинградской епархии пожертвований на нужды обороны, хотя общецерковный призыв Патриаршего местоблюстителя к пожертвованиям в Фонд обороны прозвучал лишь 14 октября.

 

Патриарх Московский и всея Руси Алексий I (в миру Сергей Владимирович Симанский) — один из самых влиятельных предстоятелей Русской Православной Церкви в XX веке. Родился 27 октября 1877 года в Москве в дворянской семье, получил блестящее образование: окончил юридический факультет Московского университета, а затем Московскую духовную академию, где в 1902 году принял монашеский постриг.

В 1913 году он был хиротонисан во епископа Тихвинского, викария Новгородской епархии. После революции, несмотря на гонения, оставался верным канонической Церкви. В 1920-е годы он противостоял обновленческому расколу, за что подвергался арестам и ссылке.

В 1933 году митрополит Алексий возглавил Ленинградскую кафедру, а в феврале 1945 года Поместный Собор Русской Православной Церкви избрал его Патриархом.

За 25 лет патриаршества Алексий I восстановил церковную жизнь, практически уничтоженную за годы гонений и войны. Он открывал храмы, духовные школы, налаживал связи с зарубежными Церквями. Патриарх Алексий I скончался 17 апреля 1970 года. Погребён в Троице-Сергиевой лавре.

 

26 июля 1941 г. митрополит Алексий сам написал обращение к верующим и духовенству:

«Все верующие отозвались на… призыв [митрополита Сергия]. Все в минуту общей опасности объединились без различия положения, как граждане единого великого Союза, в одном стремлении — чем бы то ни было помочь участвовать в общей работе по защите отечества... Молебны в храмах и прошения о даровании победы русскому воинству находят живой отклик в сердце каждого молящегося... Среди верующих разных храмов выражены пожелания, чтобы имеющиеся в храмах запасные суммы — в некоторых весьма крупные, в несколько сот тысяч рублей — были отданы государству в фонд обороны, на нужды войны. На эти же нужды поступают и отдельные лепты, пожертвования от верующих... Война есть страшное и гибельное дело для того, кто предпринимает ее без нужды, без правды, с жаждою грабительства и порабощения; на нем лежит позор и проклятие неба за кровь и за бедствия своих и чужих. Но война — священное дело для тех, кто предпринимает ее по необходимости, в защиту правды, отечества. Берущие оружие в таком случае совершают подвиг правды и, приемля раны и страдания и полагая жизнь свою за однокровных своих, за родину, идут вслед мучеников к нетленному и вечному венцу... Церковь неумолчно зовет к защите матери-родины. Она же, исполненная веры в помощь Божию правому делу, молится о полной и окончательной победе над врагом…» («Ленинградская правда», 26 июля 1941 г.)

Русская православная церковь с первого дня Великой отечественной войны не прерывала молитвы своей ни на один день. Молитвы о даровании успеха и победы нашему воинству, составленной по образцу молитвы, написанной еще архиепископом Августином (Виноградским) в год наполеоновского нашествия:

 

 

«Молитва о даровании побед благословенному русскому воинству, вставшему на пути цивилизованных варваров и изгнании из земли российской тевтонов и двудесяти языков ежи с ними… о еже подати силу неослабну, непреобориму и победительну, крепость же и мужество с храбростью воинству нашему на сокрушение врагов и супостат наших и всех хитрообразных их наветов…»

Интересен тот факт, что открытию и успешной работе «Дороги жизни», Ленинград во многом обязан монахам Валаамского и Коневского монастырей. Монахи столетиями записывали свои наблюдения о том, как вела себя Ладога в зимнее время, как вставал лед, в каких местах Ладоги лед был более твердым и стабильным, а в каких наоборот опасным. Это помогало организовывать снабжения монастырей и доставлять паломников на острова в зимнее время. Записи эти хранились в церковных архивах, и были переданы владыкой Алексием первому секретарю Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А.А. Жданову. Тот, в свою очередь, передал их инженеру первого ранга В.Г. Монахову — начальнику Управления ледовой дороги, которая 26 ноября получила наименование «Военно-автомобильная дорога № 101».

Во время блокады владыка Алексий переселился жить и работать в небольшую квартирку на третьем этаже кафедрального Николо-Богоявленского морского собора, ставшего резиденцией ленинградского митрополита после закрытия и разорения Воскресенского Новодевичьего монастыря. Он молитвенно утешал и ободрял паству, часто сам отпевал умерших от голода мирян, литургию часто служил один, без диакона, сам читал записки, ежедневно служил молебен святителю Николаю и совершал Крестные ходы вокруг собора.

 

«Патриотизм русского народа ведом всему миру. Он носит особый характер самой глубокой, горячей любви к своей родине. Эту любовь можно сравнить только с любовью к матери, с самой нежной заботой о ней. Кажется, ни на одном языке рядом со словом “Родина” не поставлено слово “мать”, как у нас. Мы говорим “родина-мать”, и как много глубокого смысла в этом сочетании самых дорогих для человека слов! Русский человек бесконечно привязан к своему отечеству, которое для него дороже всех стран мира. Ему особенно свойственна тоска по Родине, о которой у него постоянная дума, постоянная мечта. Когда Родина в опасности, особенно разгорается в сердце русского человека эта любовь. Он готов отдать все свои силы на защиту ее; он рвется в бой за ее честь, неприкосновенность и целость и проявляет беззаветную храбрость, полное презрение к смерти. Не только как на долг, священный долг, смотрит он на дело ее защиты, но это есть непреодолимое веление сердца, порыв любви, который он не в силах остановить, который он должен до конца исчерпать…»

— Алексий (Симанский), митрополит Ленинградский

10 августа 1941 г.

 

В одном из своих посланий Владыка описал такой случай:

«…в одном из храмов Ленинграда неизвестные богомольцы положили у иконы святителя Николая в укромном месте пакет, в котором было 150 золотых десятирублевых монет дореволюционной чеканки, — эти деньги были немедленно отданы на нужды обороны…»

Певчая Николо-Богоявленского собора М. Долгинская, служившая с весны 1942 г. в войсках Местной противовоздушной обороны, вспоминала:

«…однажды, во время возвращения в казарму поздно вечером, начался воздушный налет. Я побежала к Никольскому собору, чтобы укрыться там, и увидела выходивших из ворот храма людей. Впереди всех шел митрополит Алексий, высоко подняв икону “Знамение”. Его не остановил даже налет. За ним шли люди, державшиеся в темноте друг за друга. Такие Крестные ходы совершались Владыкой каждый день после вечерней службы...»

Первая блокадная зима была особенно тяжкой: лютые морозы, воздушные налеты и артобстрелы, отсутствие воды, канализации, отопления, перебои с электричеством, холод, голод с тысячами смертей. Своими проповедями и посланиями владыка Алексий наполнял души исстрадавшихся ленинградцев мужеством, верой и надеждой. В Вербное воскресенье 1942 г. в храмах было прочитано его архипастырское послание, в котором он призвал верующих самоотверженно помогать воинам честной работой в тылу:

«Победа достигается силой не одного оружия, а силой всеобщего подъема и могучей веры в победу, упованием на Бога, “венчающего торжеством оружия правды, спасающего нас от малодушия и от бури” (Пс.54:8). И само воинство наше сильно не одной численностью и мощью оружия, в него переливается и зажигает сердца воинов тот дух единения и воодушевления, которым живет весь русский народ…»

Благочинный Ленинграда протоиерей Николай Ломакин, вспоминал:

«Владыка митрополит бесстрашно, часто пешком, посещал ленинградские храмы, совершал в них богослужения, беседовал с духовенством и мирянами всюду внося бодрость, веру в победу, христианскую радость и молитвенное утешение в скорбях. Сам иногда больной, Владыка в любое время дня принимал приходивших к нему мирян и духовенство. Со всеми ровный, приветливый — для каждого он находил ласку, умел ободрить малодушных и подкрепить слабых. Никто от нашего владыки не уходил опечаленным, не окрыленным духовно. Очень многим Владыка из личных средств оказывал материальную помощь, лишая себя, по-христиански делился пищей. Желая молитвенно утешить и духовно ободрить пасомых в тяжкие дни блокады Ленинграда, Владыка Алексий нередко сам отпевал усопших от голодного истощения мирян, невзирая на лица и обставляя эти погребения особо торжественно…»

 

 

«В 1943 г. очень часто обстреливался Николо-Богоявленский морской собор. Однажды в него попали три снаряда, осколки которых врезались в стену кабинета митрополита. Блокадный владыка вошел в алтарь, показал причту осколок снаряда и, улыбаясь, сказал: “Видите, и близ меня пролетела смерть. Только, пожалуйста, не надо этот факт распространять. Вообще, об обстрелах надо меньше говорить… Скоро все это кончится. Теперь недолго осталось…”» (из воспоминаний Ленинградского благочинного протоиерея Николая Ломакина)

Упомянутый осколок сохранился и сейчас находится в Троице-Сергиевой лавре.

 

 

Из воспоминаний протоиерея Бориса Пономарева, призванного на фронт 23 июня 1941г.:

«На второй день войны я был призван на защиту нашей Родины. Причастился в Николо-Кузнецком храме и на другой день был направлен на Ленинградский фронт… У меня не было родителей, меня благословила старушка 92 лет, дальняя родственница, и сказала: “Ты будешь жив, люби и защищай Родину…”. В самое тяжелое время блокады Ленинграда я получил от нее письмо: “Дорогой Боря, как вам приходится переживать, но мы молимся и надеемся на милость Божию. Бог милостив, а враг будет изгнан. Вчера у нас во дворе упала бомба, стекла все выбиты. Мы также переносим тяжесть войны. Я часто бываю в храме и молюсь за воинов и шлю тебе материнское благословение” <…> Меня спрашивают: какое ваше самое сильное впечатление от войны? В самое тяжелое время блокады Ленинграда недалеко от входа на кладбище мы увидели девочку лет тринадцати, склонившуюся и стоявшую на одном колене. На ней была шапка-ушанка, и вся она была немного занесена снегом, а сзади на санках был труп женщины, умершей от голода, — видимо, мать девочки, которую она не успела похоронить (и замерзла сама). Эта страшная картина потрясла меня на всю жизнь… В первые дни войны я видел сон — большое изображение иконы Покрова Божией Матери. После этого у меня появилась уверенность в том, что нас защищает Царица Небесная. <…> Мальчиком восьми лет я прислуживал в храме Покрова Божией Матери, а когда (после войны) принял сан священства, то был назначен священником в храм Покрова Божией Матери в село Карасево Коломенского р-на. Через два года я был переведен митрополитом Николаем в другой храм. Для меня была большая радость: храм опять был во имя Покрова Божией Матери в село Хомутово Щелковского района. Я всю жизнь ощущаю заступление Божией Матери… В 1942 г. в Ленинграде (после госпиталя) у меня была возможность побывать в Никольском соборе. В храме в это время читали часы и находились истощенные от голода люди… Я спросил: “Когда совершает богослужение митрополит Алексий?” Мне ответили, что владыка находится в алтаре… Митрополит Алексий очень милостиво благословил меня и спросил: “Вы, наверное, прислуживали в храме?” Я сказал, что да, и сказал где. Владыка заметил, что хорошо помнит служившего там владыку и его мать. Я дерзнул предложить митрополиту Алексию свою порцию хлеба, а он ответил: “И вам так же трудно переносить блокаду и голод. Если можете, передайте матушке алтарнице”. Владыка меня спросил: когда война кончится, буду ли я служить при храме? Я ответил: “Владыка, у меня призвание с детства не оставлять храм”. Я положил земной поклон перед престолом, и владыка меня благословил и дал служебную просфору, очень маленькую, размером с пуговицу. <…> После снятия блокады у меня бывали увольнительные, и в будничные дни мне доводилось читать в Никольском соборе часы… В первый день Пасхи верующие приносили освящать маленькие кусочки хлеба вместо куличей. Какое было утешение для всех ленинградцев, что в храмах осажденного города ежедневно совершалось богослужение…»

 

Николо-Богоявленский морской собор — один из самых величественных и храмов Санкт-Петербурга, знаменитый образец елизаветинского барокко и духовный центр российского флота. Построенный в 1753–1762 годах по проекту главного архитектора Адмиралтейств-коллегии Саввы Ивановича Чевакинского, он стал первым собором России, задуманным как памятник морским победам и место неусыпной молитвы о погибших моряках.

Собор состоит из двух храмов: нижнего, освящённого во имя всех «по морю плавающих управителя» Николая Чудотворца, и верхнего — в честь Богоявления Господня. Его голубые фасады, украшенные пучками белоснежных колонн и золотыми куполами, создают ощущение морской стихии.

В имперский период собор был центром флотских традиций: здесь отмечали победы, служили молебны перед сражениями и поминали павших в бою. В 1908 году в сквере перед храмом установили Цусимский обелиск в память о погибших в Русско-японской войне.

В годы советской власти собор не закрывался и обновленцам не передавался. Во время войны он стал символом надежды для блокадного города. Митрополит Алексий (Симанский) ежедневно совершал здесь службы, а прихожане собирали средства на оборону. После войны собор оставался кафедральным до 1999 года, а сегодня в нём чтят память погибших моряков, включая экипажи подлодок «Комсомолец» и «Курск».

 

Митрополит Алексий, выступая 8 сентября 1943 г. с докладом на Соборе епископов Русской Православной Церкви говорил:

«Мы можем отмечать повсюду, а живущие в местах, близких к военным действиям, как, например, в Ленинграде, — в особенности, как усилилась молитва, как умножились жертвы народа через храмы Божии, как возвысился этот подвиг молитвенный и жертвенный. Тени смерти носятся в воздухе в этом героическом городе-фронте, вести о жертвах войны приходят ежедневно, самые жертвы этой войны часто, постоянно у нас перед глазами…»

Рассказывает настоятель Николо-Богоявленского Морского собора митрофорный протоиерей Богдан Сойко:

«Сначала это была келья на хорах, а потом, когда владыка ослабел и не мог подниматься так высоко, ему оборудовали комнатку в алтарной части, сейчас там располагается комната священнослужителей. Ежевечерне служили молебен святителю Николаю, после чего митрополит обходил собор с иконой, моля, чтобы самый почитаемый на Руси святой угодник сохранил храм и город от разрушения. Ежедневно совершался крестный ход вокруг храма, пока была такая возможность, а когда его участники совсем ослабели от голода, то только внутри собора, Крестный ход совершали три человека: митрополит Алексий, псаломщик и сторож. Один из них нес свечу, другой икону святителя Николая, третий — икону Божией Матери “Неопалимая купина”. Оба образа почитались и почитаются как чудотворные…» (из интервью протоиерея Богдана Сойко ИТАР-ТАСС 27.01.2014 г.)

Осенью 1943 г. в Журнале Московской Патриархии священнослужитель Князь-Владимирского собора, подписавшийся просто — «Ленинградец» писал:

«С самого начала войны молодые служащие ушли кто в армию, кто в дружинники, кто на оборонное строительство — их заменили старики. Оставшиеся в соборе, независимо от возраста, спешно изучали средства противопожарной и противовоздушной обороны и стали руководителями групп из прихожан. Была также организована группа сохранения порядка на случай паники во время богослужения». (Ленинградец. Как мы переживали в Ленинграде первый год войны. ЖМП, № 3, 1943 г. С. 30-31).

 

 

В обязательном порядке все священнослужители участвовали в противовоздушной обороне города. Клирики Николо-Богоявленского морского собора при каждой бомбежке несли дежурство на крыше храма и этому собору повезло — серьезных повреждений от бомбардировок города он не получил. Дежурные МПВО назначались из числа представителей духовенства и прихожан, они активно участвовали во всех необходимых мероприятиях, тушили зажигательные бомбы.

Служение священников, оставшихся в блокированном городе, сводилось не только к богослужению и исполнению треб, но ещё и к проповедям — напоминанию о вечной жизни. В трагический период истории вера в Господа являлась крайне необходимой частью самой жизни. Духовенство боролось против малодушия и маловерия, а церковь была тем источником, откуда черпали силы многие защитники и жители блокадного города — ужас смерти не мог сломить тех, кто знал и верил в вечную жизнь.

 

 

Обращение к Церкви в блокадном Ленинграде носило массовый характер, более значительный, чем в большинстве других районов страны. Религиозный фактор сыграл очень существенную роль в обороне города — действовавшие весь период блокады храмы активно способствовали мобилизации материальных средств и духовных сил ленинградцев, что не могли не учитывать городские власти, и их церковная политика начала меняться еще до кардинального изменения общегосударственного курса. Православная Церковь начала бурно возрождаться в годину тяжелых испытаний для русского народа. Она была вместе с ним, в том числе и в, порой, нечеловеческих условиях блокадного Ленинграда, заслуженно укрепив свой авторитет и расширив влияние.

 

 

С освобождением Ленинграда от блокады патриотическое движение верующих в епархии еще больше усилилось. Только за три первых месяца после снятия блокады собрали 1 191 000 рублей. Ленинградцы горячо поддержали митрополита Алексия. 25 октября 1944 г. было опубликовано послание об открытии все-церковного сбора в Фонд помощи детям и семьям бойцов Красной Армии. Общая сумма патриотических взносов духовенства и мирян Ленинградской епархии за июль 1941 г. — июнь 1945 г. составила 17 423 100 руб., из них 16 274 500 собрали жители города на Неве. Патриотическая позиция и деятельность Православной Церкви имели особое значение для православных христиан СССР, миллионы которых участвовали в боевых операциях на фронте и в партизанских отрядах, трудились в тылу. Такая позиция Церкви была особенно важна в свете значительного роста религиозности в стране в годы войны, как среди мирного населения, так и среди военнослужащих. Она создавала, по словам Блокадного Владыки, «нравственные условия победы». Как факт признания патриотической деятельности Православной церкви в годы Великой Отечественной войны можно расценивать решение И.В. Сталина предоставить места на гостевых трибунах у мавзолея руководящим деятелям церкви во время Парада Победы 24 июня 1945 г.

История являет нам примеры того, что именно православная вера формирует и сохраняет в обществе подлинный патриотизм и трезвое, без перегибов, национальное самосознание.

 

 

В.А. Дервенёв,

писатель, члена Всемирного клуба петербуржцев.

По материалам книги «Город верит».

 

Первая иллюстрация: Источник.